О персонаже
Имя: Ширин Джабаль аль Хафиз аль Гасси. Своё эушкальское имя не помнит
Раса: человек
Возраст: 20 лет
Род занятий: беглянка
Внешность:
Темноглазая с тёмными вьющимися крупными кольцами волосами девушка. Волевой подбородок, намекающий на сложный характер.
Смуглая, стройная и гибкая, все движения плавные и без единого резкого угла, будто бы течёт вода. Но может быть и быстрой - с момента бегства из столицы явно часть привычной дворцовой грации сменилась звериной подозрительностью.
Голос для девушки низкий, говорить привыкла тихо.
Имеет вредную привычку смотреть собеседнику в глаза.
Прототип:
Бесте Кёкдемир
Био:
Где молчит один, там говорит кто-то другой, наполняя голову и душу своими песнями и сказками. Эмир Гасси женился на эушкальке и тем самым впустил в свой дом всех древних богов, которые потянулись за женщиной невидимым шлейфом. Шлейф накрыл его двух дочерей, чья судьба в его глазах была предрешена – замужество, которое укрепит положение семьи, дети.
Шафия смеялась, Ширин запоминала, вбирая в себя историю древнего народа, его язык, обычаи и верования. Ей они оказались куда больше по сердцу, чем сестре, воспринимавшей всё как увлекательную игру перед взрослой жизнью. Возможно, что пять лет разницы в возрасте меняли всё.
Пока отец занимался сыновьями и подыскивал супруга для старшей дочери, Ширин оказалась невидимкой – она была обеспечена всем, но всегда ускользала от взора эмира, чей разум был занят более насущными вопросами. Так она и выросла – эушкальский цветок, проросший во дворце кабирца. В камаилизм она будто бы играла, не чувствуя ничего в Священных текстах, но ощущая отклик на легенды матери.
Шафия внезапно, хоть и не без стараний отца, взлетела до самого Солнца и стала женой халифа. Ширин, последовав в столицу вместе с отцом, матерью и старшей сестрой, ослепила и даже испугала роскошь, в сравнении с которой их дом мерк.
И этот мир оказался столь же опасным, сколь и ярким – в женщинах было яда больше, чем в змеях пустынь, мужчины куда более жестокие и категоричные, чем в Лериде, прощавшей многие вольности. Где-то не за горами было и замужество самой Ширин, на которую отец обратил теперь особо пристальное внимание после успеха со старшей дочерью. Всё, казалось, для эмира Гасси складывалось как нельзя лучше и судьба благоволила ему и его детям.
А потом случился мятеж. Мятеж зародился тихим шелестом, от которого халиф отмахнулся, а потом перерос в неугасимое пламя, которое пожирало всё и всех, кто оказывался у него на пути. В этом пламени первыми сгорели братья Ширин.
Шафия смотрела глазами лани на супруга своего и щебетала о детях, ведь ей нельзя волноваться – она носит под сердцем ребёнка халифа вновь. Её звезда ещё высоко, ничто не сможет закрыть перед её взором лик Солнца и супруга.
Тьма поглотила её солнце, а смерть не исказила удивление в её глазах. Ширин спаслась чудом – волей матери, которая никогда бы не оставила её даже после смерти, пусть и предстала в облике старой эукальки-служанки, которая успела вывести подопечную. Амальюр потом отказалась объяснять, почему же из двух сестёр она даже и не подумала спасти старшую.
Они сумели выбраться из Кабира. Горе и ярость сушили изнутри.
Встреча с Тксиларом Арратсом помогла добраться до родных земель, где уже правил новый эмир. Ширин пришлось искать пристанище у семьи матери. Среди народа эушкаль она попыталась найти покой после пережитого – песни и танцы, как те, что в её детстве пела мама, их верования и речь звучали так надёжно, так обнадёживающе, что Ширин хотела остаться там, оставив пепел и кровь лишь кошмарам, которые приходили по ночам. Там она могла бы просто жить, постепенно проникаясь всё больше и больше легендами своего народа – на неё смотрели не только как на сироту, но и как на предводительницу, последнюю из рода вождей. От этого в душе зарождались странные чувства.
А потом кошмары пришли уже наяву – аспиды халифа нашли её, схватили и притащили в Кабир, провезя по улицам так, будто бы она преступник или дикий зверь. Её оставили в темноте вместе с духами и кошмарами, позволяя им обглодать её страх перед грядущей казнью.
Из страха расправила лепестки злость, вспорхнула бабочкой и заметалась по клетке, в которой её бросили.
Ширин не молилась Великому небу, она молилась Микхе, призывая его наказать халифа и его подручных за те злодеяния, которые он совершил против её семьи.
Когда Илларги пролила серебристый свет на Кабир, земля под ногами людей задрожала от гнева, боли и крови тех, кто был убит.
Ширин не слишком задавалась вопросом, правда ли боги услышали её молитвы, она была слишком занята тем, чтобы не упустить надежду спастись из этого проклятого города. Разве что на секунду можно было остановиться и помечтать, чтобы халиф нашёл свой конец где-то под завалом из камней, но разве так он бы вспомнил удивленные глаза Шафии и её детей, которые ничем не заслужили такой судьбы?
Общественные связи
Джабаль - отец. Убит.
Ихтишам - мать. По мнению Ширин мертва.
Шафия - старшая сестра. Убита.
Некоторое неопознанное количество эушкальской родни.
Умения и навыки:
Знает книги Завета, помнит сказки и песни эушкалей, которые ей пела мама. Немного говорит по-эушкальски. Обучена всему, о чем должна была знать дочь эмира, чтобы его не посрамить и стать в будущем хорошей женой.
Умеет держаться верхом.
Обладает хорошей памятью и умением швырять всё, что попадется под руку, с последствиями для окружающих.
Имущество:
Платье, которое на ней.
Об игроке
Откуда узнали о насЛойте Тксилар Арратс пригласил
Частота отписи
По ситуации/пинку
Связь
@blitzschnee
Основной аккаунт/твинки
Основа
Пробный пост
Она тихо рассмеялась.
В смехе зазвучал начинающийся шторм.
А небо темнело, небо исчезало на глазах, а море выгнуло спину, будто бы кот, который выжидал момент, чтобы сцапать свою добычу. И луну оно сегодня явно проглотит. Море изгибалось и шипело от предвкушения.
Замирали сердца у моряков – такие шторма мало кто переживал. И губы женщин сами собой шептали молитву Санкте Урсуле, чтобы вернула их мужчин домой, чтобы не забирала новые души, чтобы усмирила свой гнев.
А она смеялась уже громко и в глазах сверкали молнии.
Песня Уллы давно исказилась – через множество зеркал, через весь лабиринт, который отнял у неё прежнюю жизнь, срезал лезвием хвост и друзей. Всё это давно истлело в пену. И пена от гнева носилась на гребнях волн, шипела клубком растревоженных змей.
Каждое отражение что-то забирало. Она отдала отражениям всё, себе оставила только Тьму.
Солёные брызги ткали ей платье, водоросли и пена – дороже шелков. Была когда-то бедна, а стала богаче королей. Стала ли, если исчезла, растворилась в морской пучине?
Жить ходила к людям, да люди оказались такими же.
А единственным святым, наверное, был тот мальчишка, чье дыхание забрали на потеху лжецов и предателей.
Ни любви, ни зла, ни ярости – ожидание. И змеящаяся по губам улыбка – ждать она научилась. Любовь исказилась, ярость отразилась, а зло утекло – слишком много воды ушло уже.
Осталась сила.
И сила переплела кровь с водой, музыку с дыханием, смех с магией – и пища, и друг и любовник.
Умерла Санта Урсула, истекла кровью Улла – всё дела давно минувших дней. Осталось ли в ней что-то человеческое? С чего бы, если она человеком не была никогда. Это совсем другая сказка, которую боятся рассказывать, которую бормочут страшные старухи. И в глазах их мелькает безумие, как и в её.
Она безумнее всех. Она безудержнее всех. Она океан, который не думает о жизнях.
И думает слишком много.
Для всего приходит своё время. И Улла выходит из своих пещер, Улла гладит на прощание море так, будто бы это был самый ласковый питомец на свете. Ветер жалостливо вторит, но она не бросит свой мир. Просто прогуляется.
Она в хрупком равновесии – шаг в сторону и бездна снова поглотит её, выйдет через неё и великий шторм вгрызётся в земную плоть с голодом, который невозможно утолить.
Пока же лишь улыбка на губах. И Улла тихо смеется – это почти что светский визит.
Поиграем в людей, брат мой?
Платье тянется за ней хвостом, а украшения сверкают чешуей – сколько… столетий они не виделись?
С тех самых времён; воздух всё ещё вливается в лёгкие раскаленным металлом, а она давно не та девчонка.
Да и брат успел покуролесить вволю – вода всё знает и всё слышит. Слышит стоны и страх, слышит шепот в ночи.
Люди, казалось, не менялись. Нелюди… возможно, тоже не далеко ушли – уединение наложило на восприятие отпечаток отстраненности, а море – высокомерия.
В нос било множество лишних запахов, лишенных строгой солоноватости прибрежного бриза; Улла морщилась. И от запахов, и от цветов – слишком блекло и слишком буквально в сравнении с подводным миром.
Улла обтекала людей, углы и чужие надежды, вслушиваясь в человеческую речь.
Будто бы боялась в этих местах испачкаться.
Она всегда была готова исполнить чужую мечту, но у всего была цена, а он своим благодетельством утягивала в самую пучину.
И Бездна смотрела на мир её глазами.
– Ну здравствуй, брат мой, – она чувствовала в нём изменения с последней встречи. Они оба стали немного не в себе.
